Людмила Петрушевская: Не пишу о тех, кого мне не жалко

На книгах Людмилы Петрушевской и спектаклях по ее пьесам уже выросло не одно поколение читателей и зрителей. А Петрушевскую как певицу широкая публика узнала сравнительно недавно, но уже успела ее полюбить.

Вот и 31 мая в киноклубе «Эльдар» пройдет концерт Людмилы Петрушевской «Кабаре Одного Автора, или 37 мая». В программе: собственноручные мультики, шляпки и украшения, собственные песенки под оркестр «Керосин», «стихи-хи» и небольшие отрывки из случайно сохранившихся на видео легендарных спектаклей.

Людмила Стефановна обычно не дает интервью, но накануне концерта согласилась ответить на вопросы «Вечерней Москвы».

Счастье – это запах керосина

– Людмила Стефановна, многие герои ваших произведений – люди с трагической судьбой, над вашими книгами иногда и слезу прольешь. А вам самой что помогает в трудные периоды жизни?

– Ничего. Но потом, много времени спустя, понимаешь, что именно потери остаются с тобой. Как в жизни народа – вой на, голод или ГУЛАГ. Жертвы священны.

– Вы ведь и сами пережили и войну, и голод – в эвакуации в Куйбышеве…

– Сейчас-то все оттуда кажется смешным и освещенным солнцем. Летом было прекрасно! А зимой я не выходила из дому, босая не побежишь...

Мы были нищие, члены семьи врагов народа. Счастье начиналось, когда мама из Москвы присылала деньги и моей тете Ваве удавалось купить керосин. На полочку над диваном ставили сияющую керосиновую лампу (свет у нас отрубили раз и навсегда за неуплату).

Бабушка пекла на керосинке картофельную шелуху – тогда картошку не чистили, а отскребали, и в мусорное ведро соседи выкидывали эту чешую. Когда квартира затихала, меня посылали за этим ведром – полным сокровищ. 

Селедочный хребет с почти целой головой, иногда горелые хлебные корки, а то яблочный огрызок… Бабушка варила похлебку. Запах керосина до сих пор прекрасен.

Зимой я лежала при бабе Вале в кровати – она почти не ходила от голодной водянки – и бабушка мне рассказывала наизусть Гоголя. Морозными ночами мы с Вавой стояли в очереди за буханкой хлеба, мне доставался довесок, это было счастье. От запаха и вкуса черняшки до сих пор ломит скулы…

– Летом, наверное, жилось полегче?

– Когда зима кончалась, на берегу Волги таяли гигантские, как дома, кубы льда после взрывов, и я бегала босая с апреля по октябрь. Это тоже было счастье. Мы, дети, с голодухи ели какие-то дикорастущие зеленые «калачики», кислицу, я даже жевала стручки акации. Побиралась, конечно, просила в магазине копеечку, скреблась в чужие спины. Пела по дворам, рассказывала «Портрет» Гоголя – иногда мне выносили кусочек хлеба. Счастье!

– Выходит, вкуса сладостей в детстве вы не знали?

– Чашка сливового джема, вдруг полученная тетей по карточкам в войну, – единственная сладость за все годы – запомнилась навсегда, я 150 граммов съела мгновенно. И много лет потом не могла выносить даже этого запаха.

Зеркало не для всех

– Тетя и бабушка… А мама?

– Мама уехала учиться в Москву, когда мне было 5 лет.

Это был редкостный случай – в эвакуации она, окончившая четыре курса литературного факультета, работала чернорабочей на заводе «Шарикоподшипник». Перспектив никаких не было. И она послала документы в Москву для поступления в театральный институт, и вдруг ей пришел вызов на учебу. Тетя и бабушка ей этого никогда не простили. Так бывает.

Хотя мама посылала деньги, на это мы и жили. Окончив ГИТИС и устроившись на работу, она приехала за мной в Куйбышев, дети нашли меня на улице, я была уже бродячей нищенкой, сбежала из дому от бабушки с тетей. Они не любили мою маму… Потом такую голодную бродяжку кто-то пожалел и удочерил, но я и оттуда сбежала, потому что упорно ждала маму. И когда она приехала, и меня начали искать, я не поверила этим детям, брату и сестре, они меня часто били, но весь двор кричал: «Твоя мать приехала!» Дети подхватили меня под мышки и повели. Моя мама сварила у соседей манную кашу на молоке, сладкую и с маслом, и ждала меня за столом, я вошла (под конвоем), увидела свою маму и просто зарыдала, согнулась от счастья, прорвало. Дети продолжали меня держать…

Вообще-то плакать тогда было нельзя. Слезам не верили. А от манной каши меня стошнило, я не люблю ее до сих пор.

– Знаю, что многие события из вашей жизни послужили вам материалом для книг. Скажите, как реагируют знакомые, если узнают себя в персонажах ваших произведений?

– Мои рассказы в основе своей – это подлинные истории. Так сказать, документы эпохи (речь не идет о мистических вещах и сказках). И бывает, что прежние знакомые себя узнают по каким-то деталям и не прощают. И правильно делают. Но годы идут, и получается, что их истории остались в книгах. Правда, героям это, наверное, не по душе. Мне, видимо, воздастся.

– Но ведь чувствуется, что вы любите всех-всех своих героев, даже самых отрицательных, в ваших книгах меня всегда это поражало…

– Видимо, я не пишу о тех, кого мне не жалко.

Я вам спою еще «на бис»

– Людмила Стефановна, поговорим о вашей эстрадной карьере. Почему как певицу широкая публика узнала вас совсем недавно, хотя из ваших слов выясняется, что поете вы с детства?

– Мои бабушка с дедушкой пели дома дуэты из опер, моя мама пела мне оперные арии. Я 10 лет провела в академических хорах (детском Локтевском и университетском), а это выучка на Моцарте, Бахе, русской классике. У меня был альт, по-взрослому – меццо-сопрано. Потом перешла в оперную студию МГУ, готовила партию няни в «Онегине», который шел в ДК на Ленгорах, а пока что пела там в хоре. С тех пор знаю эту оперу наизусть. После университета играла на сцене и в эстрадном театре «Наш дом».

Там было много музыки. Ну и попутно пела под гитару, меня таскали из компании в компанию. А потом родился сын Кирюша, и уже все было посвящено семье.

– Тем не менее, 5 лет назад вы все-таки спели на сцене?

– Это было в Театральном центре на Страстном, в капустнике, где мы все валяли дурака – режиссеры, актеры, музыканты. Я сочинила гимн для этой милой компании, и меня вынудили его исполнить.

И с этого все началось. Мне наутро позвонил великий Рустам Хамдамов, кинорежиссер и художник, похвалил и предложил роль в будущем фильме (я должна была там петь с аккордеоном).

– Вы снимались у него?

– Я струсила и отказалась. Но уже вскоре в День театра в клубе «Китайский летчик», куда меня Ира Паперная позвала выступить «с чем хочешь», я попросила найти мне пианиста и в конце вечера стала петь песенки на французском – и вдруг увидела, что ползала качается в такт под пение. Короче, когда Елена Камбурова предложила мне творческий вечер в своем театре, туда уже я пришла с группой «Бельвилль» (сейчас это оркестр «Керосин»). И пела мировые шлягеры на русском, в собственном переводе. И дело поехало.

– А как случилось, что вы сами стали сочинять музыку к песням?

– Владельцы прав на мировые хиты заламывают дикие цены, это мы узнали, когда в журнале «Сноб» выходил мой диск «Не привыкай к дождю». Так что новый диск, «Бесстрашные песни», будет целиком свой.

Вот что я могу сказать после 5 лет на сцене: хлопающий и кричащий «браво» зал – это такой выброс энергии, который заряжает тебя надолго.

Вот это счастье и новая жизнь. Vita nuova.

– Счастье – это и ваша большая семья. У вас трое детей, четверо внуков и два правнука. У такой востребованной бабушки находится время для воспитания подрастающего поколения?

– Я воспитывала только старших внучек, Аню и Маню, вместе со своими детьми брала их к себе, рассказывала сказки, пела с ними, они вечно с моим сыном Федей устраивали у нас театр. Всегда был полный дом детей. И только гости на порог – Федя раздает им кусочки бумажки (как бы билеты), ставит стулья, вешает покрывало на гвоздики в виде занавеса, дает три звонка в дверь – и поехало: спектакль начался.

Младших воспитываю наскоками, все надеюсь их как-то собрать и устроить театр. Времени не хватает. Книги идут в печать, спектакли завариваются, выступления. Вот у меня сейчас, кроме вечера 31 мая в киноклубе «Эльдар», еще 2 июня в клубе «16 Тонн» презентация нового диска и 9 июня – в «Мьюзик таун» вечер рок-н-ролла а там гастроли…

Анна Чепурнова

Опубликовано в газете «Вечерняя Москва» 29-05-2011