Евгений Стеблов: Ради искусства не стоит жертвовать жизньюДаже не верится, что Евгений Стеблов шагает по Москве уже 60 лет. Когда в календаре прошлой "толстушки" мы напечатали, что год его рождения - 1'55-й, не усомнился никто. Только особо строгие поклонники возмущенно оборвали нам телефон... А для нас, как и для многих, Стеблов до сих пор остается юным. Таким, как застенчивый Саша из фильма Данелии. Или нервный Игорь, переживающий из-за "семейных обстоятельств". Да и при встрече с артистом шесть десятков ему никак не дашь. - Евгений Юрьевич, каждый год выходит по фильму с вашим участием, но на экране вы не мелькаете, как другие; в сериалах почти не снимаетесь. Почему? - Артист должен хранить тайну. Надо, чтобы зрители пожелали его увидеть, соскучились. И потом, нельзя исполнителю браться не за свое дело. - В каком смысле? - Вот Андрей Краско - играет в "Есенине" Сталина. Почему? Непонятно. Вообще вся компания вождей там совершенно опереточная. - Вам не понравился фильм? - Рассказывать в кинематографе о гениальных людях - рискованное занятие. Должна быть большая мера ответственности, а если она отсутствует, лучше за дело и не браться. А в этом сериале все сведено к уровню понимания людей с улицы. Я слышал, что режиссер картины говорил: у поэта было 12 уголовных дел. Ну и что? Очень у многих и побольше уголовных дел, но они не Есенины! В фильме, на мой взгляд, нет того, кто сочинял гениальные стихи. Почему главный исполнитель, к которому я очень хорошо отношусь (мы даже снимались вместе), все время улыбается? Я ни на одной фотографии Есенина не видел улыбающимся. А все эти драки в фильме! Знаменитый актер Василий Борисович Ливанов рассказывал, что один его знакомый был свидетелем потасовки Есенина с Пастернаком в редакции. Это было таскание друг друга за пиджаки, не более того. Пастернак вообще драться не умел. Я рос после войны, тогда существовало понятие - лежачего не бьют. А тут показано что-то дикое, даже жлобское - человек упал, его топчут ногами. Да что говорить! Я как-то зашел в церковь святой Татьяны при МГУ (у меня жену зовут Татьяна), и там меня узнала уборщица. Начала говорить "как мы вас любим", а в конце концов неожиданно поклонилась в пояс: "Спасибо, что вы не снимались в фильме "Есенин"!" Представляете? Ничего хорошего не могу сказать и о сериале "Звезда эпохи" - я ведь со многими его героями лично был знаком! - И с Серовой? - Да, я даже грех совершил - помешал ей сняться в фильме "Урок литературы". Я там играл главного героя, а она написала в высшие инстанции письмо с просьбой дать ей небольшую роль в кино. Хотела реабилитироваться, ведь она страдала алкоголизмом, а в тот период как раз не пила. Режиссер фильма, покойный Алексей Коренев, посоветовался со мной: "Как ты думаешь, снимать ее?" А я тогда работал в очень плотном режиме, перемежал съемки с игрой в театре. Вот и ответил: "А если мы из-за нее встанем?" Потом так и случилось на другой картине. Я к Серовой испытываю глубочайшее уважение, просто восторг, но в то время поступил прагматично, и ее роль сыграла Лариса Пашкова, актриса Вахтанговского театра. - Но, наверное, невозможно сыграть человека так, чтобы все, кто его знал, остались довольны? - Гоголь, репетируя с артистами Малого театра, говорил им о том, что трактовок произведения может быть множество. Как яблок на дереве. Но все-таки, повторял он, это должны быть яблоки, а не груши! - Вы профессор РАТИ. Правда ли, что в нынешнем году набираете курс в Александрове? - Пока еще не решено, может, обучение будем вести и в Москве. Я к преподаванию пока не приступил, только отборочный тур провел. - Но ведь вы как-то сказали, что искусству научить нельзя... - Научиться можно. - Часто вспоминаете своих учителей? - Да, но ими были не только педагоги. Мне судьба послала встречи с великими людьми. Прежде всего это Цецилия Львовна Мансурова, первая исполнительница принцессы Турандот. Она моя крестная мама в театре, если так можно выразиться. Я еще до института пришел к ней домой показаться, потому что была такая возможность: они с моей бабушкой в юности дружили. Не могу забыть и Андрея Алексеевича Попова, с которым я имел счастье работать в Театре Советской Армии, и Анатолия Васильевича Эфроса, взявшего меня в Ленком после окончания института. Я могу много перечислять своих учителей: Любовь Петровна Орлова, Серафима Германовна Бирман, Софья Владимировна Гиацинтова, Ростислав Янович Плятт, Фаина Георгиевна Раневская, Вера Петровна Марецкая, Юрий Александрович Завадский... Да и не только у них, я и у детей учился. Особенно у сына, когда он маленький был. - Чему? - Дети - это такой кладезь мудрости: взгляд, глаза, оценки непосредственные. Женщины тоже во многом могут преподать хороший урок: они, как правило, любят искусство чуть больше, чем мужчины. Прекрасный пол - это основной кино- и театральный зритель. Да и, в конце концов, можно просто смотреть на людей, у которых иной взгляд на мир, чем у тебя, и учиться у них многомерности. - Вы всегда много рассказываете об Эфросе, а ведь в Ленкоме с ним провели всего-то около года... - Я и потом с Анатолием Васильевичем работал. В Театре Моссовета он ставил спектакль "Турбаза". Это было уже после того, как его уволили из Ленкома. Эфрос на репетициях проецировал состояние тихой радости, предчувствие счастья художественного открытия. Таким творческим методом работы, как действенный анализ, многие режиссеры занимаются скучно. А Эфрос превращал его в зрелище, фонтанирование. Поэтому все актеры вне зависимости от того, заняты они были в спектакле или нет, приходили смотреть его репетиции. Когда Анатолия Васильевича обижали в Театре на Таганке, я собирался перейти туда из Театра Моссовета, чтобы подставить ему плечо. Но не успел и пришел только на панихиду. Эфрос воспринимал меня как "своего" артиста. Я помню, как успокаивал его, когда на репетициях спектакля "Дальше - тишина" Анатолия Васильевича доводила Раневская. Он ей объясняет проблему, а она - "не понимаю", и все тут! Так длилось раз десять, в конце концов режиссер объявил перерыв, выскочил из зала и кинулся ко мне со словами: "Не могу, не могу больше!" Фаина Георгиевна немножко сентименталила в этой роли, а Эфрос до нее пытался донести, что если бы она работала сдержаннее, результат вышел бы трагичнее. Он был прав. - Давно хотелось вас спросить - что ушло вместе с великими стариками, которых вы знали? Они ведь создавали в театре необычайную атмосферу. - Да мы прежде всего потеряли их самих! Пересказать то, чем они были, невозможно. Надо было быть свидетелем их существования, присутствия, почувствовать его и сохранить в себе на всю жизнь. И ничего эти великие актеры такого специального не "делали". Сейчас, кстати, все пытаются что-то "делать". Вот говорят: "заниматься любовью". А надо просто любить! "Заниматься" можно только сексом, но ведь любовь - гораздо более емкое понятие. Одно могу утверждать: для тех, кого я знал, искусство всегда было важнее личных отношений. Они могли не любить друг друга в человеческом смысле, но обожать друг в друге искусство, восторгаться им. - Есть сейчас режиссеры, с которыми вы еще не работали, но хотели бы сотрудничать? - Все хотения остались в прошлом, когда я еще был молодым артистом. Теперь мне достаточно того признания, которое у меня есть; играть не стремлюсь. Занимают другие проблемы - самосовершенствование, внутренний религиозный процесс.
По-моему, жизнь все-таки важнее художественного творчества. Я не думаю, что ею стоит жертвовать ради искусства; для меня это не правильно. Божие творение человек совершенно. Познать самого себя (что очень сложно) или помочь сделать это своему ребенку и ученикам - гораздо больше, чем показать: "Ах, какой я!" Что касается режиссерского поколения, которое моложе меня... В свое время мы, Театр Моссовета, фактически открыли для Москвы Каму Гин-каса. Нина Дробышева, я и Сережа Проханов работали над спектаклем "Пять углов" и не сразу остановились на кандидатуре тогда еще никому неизвестного режиссера из Петербурга. Гинкас мне близок, вызывает понимание и сочувствие. Но он теперь уже зрелый мастер. Молодое поколение мало занимается психологическим театром, который меня интересует. В ходу больше постановочные спекуляции. Очень любят низводить классику до собственного культурного уровня, не слишком высокого. Неблагодарное занятие. Ну, взяли бы пьесу современную на своем уровне - было бы гораздо интереснее, чем смотреть "Ревизора" в нашем театре. Хотя до этого я видел спектакль Нины Чусо-вой "Мамапапасынсобака" в "Современнике" и даже болел за то, чтобы ей за него дали премию. Вообще я бы новаторам посоветовал: имей святые ориентиры, высокие. Недостижимые цели имей! Робей перед ними! А то они занимаются разъятием целого на части: отдельно голова, рука, ноги. А ведь великий художник, классик настолько объемен, что вмещает в себя целый мир. А когда мне его плоско трактуют в угоду сегодняшнему пониманию современности... Серафима Германовна Бирман говорила в таких случаях: "Вас ждут фабрики и заводы". Очень нелицеприятным была человеком. Вот, кстати, характерный пример из жизни "великих стариков". В свое время Берсенев, Бирман и Гиацинтова практически втроем руководили Ленкомом. Жили они рядом, и, поскольку были друзьями, после репетиции все вместе ехали домой на машине. Один раз Серафима Германовна увидела, как во время репетиции на режиссерский столик Берсеневу принесли чай с бутербродами. И страшно возмутилась: "Как ты можешь! В храме!" -так Бирман называла театр. Домой пошла пешком, несмотря на то, что ее друзья ехали за ней в машине, и Гиацинтова умоляла: "Сима! Садись с нами!" Но Бирман этого не сделала. Вот это было отношение к своему делу! Может, обостренное, парадоксальное, но очень болевое ощущение истины в искусстве. Все у "стариков" было: и интриги, и неприязнь. Но по-другому. Даже целовались иначе. Интимные отношения были сколько человек существует. Но никогда не начинали первый поцелуй с жевания партнера, как это козел делает с капустой. Для эротически тонко чувствующего человека - это уже пропуск десяти-пятнад-цати стадий. Грубо. Ну вот, разговор уже на секс перешел (смеется). - Кстати, о личных взаимоотношениях. Есть что-то, чего вы в представительницах прекрасного пола не приемлете? - Отсутствие культуры. Например, когда по улице ходят с сигаретой. Во времена моего детства, после Великой Отечественной, из женщин курили только те, кто вернулся из лагерей, прошел войну (и то не все) и проститутки. Из этих трех категорий с сигаретой по улице могли идти только проститутки. Другие так не делали. Они приходили домой, садились, затягивались, или в какой-то курительной комнате это делали. Но вот так запросто, во время прогулки... Чудовищно. И не только потому, что некрасиво и вредно для женского организма, но и оттого, что это обезьянничанье, неумение себя вести. Или вот другой пример. Тверскую, где я живу, часто перекрывают в период демонстраций, гуляний. В это время можно наблюдать влюбленные пары. Сидят на корточках с бутылкой пива он и она. Свидание. Раньше подобным образом на мостовой устраивались только солдаты или зэки, и то в силу обстоятельств - сесть было некуда. А так получается, еще несколько движений - и на четвереньках скоро пойдем. - Но ведь вы в молодости хипповали, носили длинные волосы... - Не хипповал никогда. А длинные прически были в моде, и то до плеч я волосы никогда не отпускал. Вот брюки дудочкой надевал, помню, плащи прозрачные. - Вы такой строгий, с вами, наверное, сыну трудно. - Да что вы! Просто вы спрашиваете, что я люблю, а что нет, и я вам честно отвечаю. Свое мнение никому не навязываю. Говори, не говори - все без толку. У человека либо есть дарование так или иначе себя вести, либо нет. Оригинальность всегда вызывает восхищение. А курение это стандарт, банальность. Вот в парке - если сели на лавочку два молодых человека, еще не факт, что возьмут в руки сигарету. А уж коль это девушки, непременно закурят. Но если я могу просчитать их поведение, такие женщины мне неинтересны. - В фильме "По семейным обстоятельствам" вы играли сумасшедшего (в хорошем смысле этого слова) отца, таким вас зрители запомнили. А в реальной жизни с сыном Сергеем, когда он был малышом, много возились? - Да, в силу обстоятельств приходилось, мы ведь жили втроем: я, жена и он. - Чем сейчас занимается Сергей? - Собирается снимать большую картину. Он окончил годичные режиссерские курсы у Хотиненко, сделал симпатичную короткометражку по своему сценарию, сам играл и был продюсером. В нескольких картинах поработал вторым режиссером, в середине '0-х написал пьесу, а я поставил ее в театре "Вернисаж". Сценарии ему хорошо удаются. В апреле Сереже будет 33 года - возраст Христа. - Я читала, ваш дедушка говорил, что настоящий мужчина должен владеть стоящей профессией, любимой женщиной и боксом, чтобы даму защищать. Вы многое достигли в творчестве, счастливы в браке. А как дела обстоят с боксом? - Я им не владею. Сережа занимается боевым китайским искусством винь- чунь. Его близкий друг -единственный в России мастер по этой дисциплине. Лично мне из-за женщин драться не приходилось, Бог миловал. А интеллектуально их защищал, был остер на язык в молодые годы. - А сейчас вы отстаиваете интересы коллег в качестве секретаря Союза театральных деятелей. Удается реально помогать? - Мы принимаем заявления от нуждающихся. Но помощь наша, к сожалению, очень незначительна. Кому-то на похороны три тысячи -просто слезы. Но для провинциальных артистов любая поддержка существенна, ведь их положение просто чудовищно. - Многие бегут от общественной работы. - Они бегут, а я нет. Во всем есть промысел Божий. Если бы я к этому стремился - это одно. Но меня выбрали, и я не могу отказаться. Хотя от этой работы ничего не имею, кроме занятости и недовольства тех, кому в чем-то отказываешь. А это приходится делать, если имеешь дело с неадекватными просьбами. Например, одна дама, живущая в Московском доме ветеранов сцены, просила прописать к ней сына, который лечится от алкоголизма. Мы этого сделать не вправе, потому что он не член СТД. А женщина нас понять не может. Я ей говорю: ну пусть сын неофициально живет у вас в комнате. А она: вы что, я же храплю! - Никита Михалков тоже общественник, вы с ним на этой почве не пересекаетесь? -Нет. - Вы его поздравляли с юбилеем? - Да, на празднование только опоздал: у меня был спектакль. - Как отмечаете свое 60-летие? - Не так широко, как Никита. Нет таких возможностей. Да и человек я стеснительный несмотря на то, что профессия у меня публичная и под светом софитов я стоять привык. 8 декабря отпраздную в кругу семьи, а 10-го буду играть Гаева в "Вишневом саде", после спектакля меня, наверно, поздравят. Я против того, чтобы торжественная часть была долгой, хочу сделать ее с самоиронией, ведь я не отношусь к себе слишком серьезно. - Вы до сих пор храните верность Театру Моссовета, почему? - Конечно, сейчас это не тот театр Завадского, в который я перешел в 1'6' году. Но с руководителем Павлом Иосифовичем Хомским у нас очень хорошие отношения, я с ним много работал. Наш театр эклектичный, и в этом его заслуга. Он не навязывает одно эстетическое направление, у нас расцветают все цветы. И я это приветствую. - Я знаю, вы еще заняты в антрепризе "Мой большой кенгуру" -комедии положений. Игра в ней доставляет вам удовольствие? - Прежде всего спектакль приносит средства. А удовольствие... в определенном смысле, да. Я много играл комедий, но больше лирических. Участие в этой постановке мне предлагали пять раз. Но я согласился только тогда, когда в работе над спектаклем собралась нынешняя компания: режиссер Леня Кулагин, актеры Наташа Хорохорина, Володя Жарков и Даша Гончарова. Раньше пьеса казалась мне сомнительной по вкусу, но мы с Кулагиным ее почистили и постарались избежать глубокомысленной пошлости. Вообще когда я работаю над чем-то, во мне проявляется авторское начало. - Вы написали книгу "Против кого дружите". В ней отразились ваши взаимоотношения со многими известными людьми. Не боитесь испортить с ними отношения? - Я очень деликатно пишу. Но когда книга в первый раз вышла, "Комсомольская правда" выдернула из ее контекста разные куски, по-своему смонтировала, и дала анонс: "Евгений Стеблов ходил с Крамаровым к проституткам и бегал от чар Маргариты Тереховой". Рите наговорили, что я про нее что-то не то написал, она мне звонила и возмущалась. А потом мы с ней в буфете театра встретили Гену Бортникова, читавшего мою книжку, и он ее убедил, что ничего там для нее обидного нет. И действительно, если я над кем и смеялся, то больше над собой. - У вас, наверное, было много предпраздничных хлопот. После юбилея уедете куда-то отдыхать? - Нет, сделаю это ближе к лету. - Как вы любите проводить отпуск? - За границей стараюсь все время ходить, что-то смотреть; лежать целый день на пляже - не мой стиль. А в России мне нравится пассивный отдых: диван, дача. За городом езжу на велосипеде, хожу по лесу, выбирая определенный маршрут. - Не увлекаетесь ни грибами, ни рыбалкой? - Обхожусь без прикладных интересов. В детстве меня всегда тянуло к разрушенным имениям (их раньше было много) или старым кладбищам. Сейчас такой тяги нет. - Вот вы заговорили об имениях - сразу вспомнился "Вишневый сад". - Я выбрал этот спектакль в качестве юбилейного потому, что с удовольствием вхожу в дом Гаевых, мне там нравится. Вообще в пьесах Чехова я чувствую себя как рыба в воде. Сейчас я еще играю Дорна в постановке Кончаловского "Чайка". Ее оценивают неоднозначно -у одних она вызывает восторг, у других - неприятие. Но для меня в этом спектакле все равно перевешивает Чехов. - Может, вам так хорошо с Антоном Павловичем потому, что вы для публики - квинтэссенция интеллигента? - Я давно предчувствовал, что меня когда- нибудь так назовут. Хотя я себя таковым не чувствую потому, что помню интеллигентов, рожденных в ХIХ веке. У них было другое поведение, другие понятия.Ну кто сейчас говорит, как мой дедушка: "Это беспардонно!" Он ведь, даже живя в коммуналке, никогда не выходил на кухню без галстука. И это не поза, а естественное поведение. В юности я ходил смотреть актеров Малого театра. Они еще несли культуру дореволюционной эпохи, ее ритмы и взаимоотношения между людьми. Сейчас, конечно, трудно себе представить жизнь интеллигентов прошлых лет. Но могу назвать один блестящий пример реконструкции - "Три сестры", которых Петер Штайн в свое время привозил во МХАТ. Он показал нам практически восстановленный спектакль Немировича-Данченко. Десять лет Штайн изучал его со свойственной немцам тщательностью. Конечно, у него вышла не та гремевшая когда-то на весь мир постановка, но даже приближение в этом направлении выглядело грандиозно. Потому что нам показали объемный реализм, а не авангард. Что такое авангард? Какой-то один ракурс, вытянутый из контекста. Это как если бы у тебя левый глаз немножко хуже видел, и ты смотрел бы только правым. Мне скучно, если я прихожу на спектакль, а мне показывают концепцию вместо жизни человеческого духа. Анна Чепурнова Опубликовано в газете «Вечерняя Москва» 09-12-2005 |
|
|
|